В истории науки чувство занимает лишь маленькую главку, в то время как ощущению и разуму уделено гораздо больше внимания. В глубинах западной истории мы можем найти изречение: «Удивление — начало любой философии». Декарт позже сказал: «Я мыслю, следовательно, я существую». Но начало этой фразы иное, хотя его обычно опускают. Полностью это изречение выглядит так: «Я сомневаюсь — я мыслю — я существую». Сомнение — это состояние души, которое было для Декарта его собственным опытом. Если мы попробуем углубиться в это чувство, то сможем найти там зачаток мыслительной активности: ведь мы, сомневаясь, задаём себе вопросы типа «Так это или не так? А может быть, всё иначе?»

На фронтоне Штуттгартского вокзала можно прочитать более загадочную фразу: «Боязнь ошибиться уже сама является ошибкой» (Гегель, «Феноменология духа»). Здесь связываются чувство (боязнь) и мышление (отвечающее ошибке). Более глубинный смысл этого изречения мы можем расшифровать так: «Существует некая сила, которая производит в человеке чувство боязни и ошибку». Рудольф Штайнер как-то сказал: «Убеждение в истинности суждения основывается на чувстве, как дом покоится на фундаменте». Это утверждение не так-то легко признать, но оставим его на время.

Резерфорд так описывает свой путь к физике: мальчишкой он часто проделывал опыт с палкой в луже, наблюдая, как она будто бы разрывается. Каждый может повторить такой опыт с ложечкой в стакане воды: она кажется разломанной на границе воды и воздуха. Это явление — «изменение направления распространения света при прохождении через границу раздела двух прозрачных сред» — в физике называется преломлением. На нём основывается работа линз и множества приборов, использующих линзы.

Оптика изучается на уроках физики в восьмом классе. Вначале рассматривается лишь крошечный природный эффект — преломление света. И затем этот маленький эффект «встраивается» в инструмент, например, в микроскоп. Для объяснения действия микроскопа ученикам приводится его схема. Полностью, шаг за шагом, учитель разъясняет и показывает ход лучей от рассматриваемого предмета к объективу микроскопа, затем внутри него — как эти лучи там перекрещиваются, преломляются, собираются в фокусах, — а затем попадают в глаз человека, преломляются в хрусталике и наконец собираются на сетчатке. Причём глаз на рисунке обычно приведён в разрезе, и необходимо сначала объяснить, что это именно глаз. Можно даже подумать вначале, что это продолжение микроскопа!

Здесь скрыта очень глубокая проблема. Действительно, в такой картинке нет человека, он становится частью аппарата. Что я вижу, рассматривая предмет в микроскоп? На таком рисунке этого не видно. Даже если я прорежу в нём дырочку в том месте, где нарисован окуляр, и посмотрю в неё, я всё равно не увижу того, что видит тот нарисованный глаз. Чтобы достичь объективности, нам приходится становиться третьим лицом, убирать из эксперимента самих себя.

Физика развивается всё далее и далее, и чтобы как-то втиснуть её в школьные учебники, из них необходимо что-то выбросить. И решили выбросить из них описания того, что видит человек, когда смотрит, например, в микроскоп или лупу, а оставить лишь схемы и формулы. И очень метко выразился по этому поводу Макс Фриш: «Наука существует для того, чтобы отобрать у нас наш опыт». Это необходимо для объективного естественнонаучного исследования, но вместе с тем человек теряет переживание природы и действительно может стать своего рода придатком аппарата.

Но можно подойти и с другой стороны. Учитель, вместо того, чтобы приводить абстрактную схему о действии преломления, может показать, например, несколько фотографий обычного плавательного бассейна. «Кто из вас когда-нибудь плавал в бассейне?» — спрашивает он. Почти все. «А никто не замечал ничего странного?» На фотографии можно увидеть, что плитка, которой облицовано дно бассейна, лежит не очень ровными, кривыми рядами. С чего бы это? Конечно, может быть, виновата рябь на воде, может, подул ветерок… Но на следующей фотографии — абсолютно спокойная водная гладь, но при этом ещё отчётливей видно, что дно бассейна, находящееся ближе всего к фотографу, намного глубже, а вдали как бы приближается к поверхности. И уж совсем странной оказывается третья фотография — широкие линии на дне, обозначающие дорожки для пловцов, изгибаются, как змеи, и создаётся впечатление, что под тем местом, где стоит фотограф, дно образует большую яму. Странно, не правда ли? Тут не каждый взрослый сразу поймёт, в чём дело.

Вопрос в том, хотим ли мы преподнести ребёнку препарированный природный феномен или дать пережить его, чтобы познание стоило человеку некоторого труда. Можно предложить детям в воскресенье сходить в бассейн и самим убедиться, что физика — серьёзная штука. И уже на следующем уроке мы можем объяснить, что вследствие преломления лучей прямо под нами дно кажется приподнятым, и глубина кажется на четверть меньше настоящей. Причём с удалением от нас дно ещё более поднимается вследствие увеличения угла падения, так что создаётся впечатление некой «чаши», в центре которой мы стоим. Кривизна этой чаши зависит от того, насколько высоко над водой мы находимся. Приближаясь к воде, мы вдруг заметим, что дно тоже быстро приближается навстречу нам на периферии, а прямо под нами — не столь быстро. При этом оно всё более и более искажается. И, быть может, кто-то подумает так: «чем я ближе к нему, тем оно менее объективно, и чтобы узреть объективность, я должен удалиться». Здесь уже скрыта целая философия. Ученики включаются в такое описание всем своим существом.

В 12-м классе начинается вторая эпоха оптики, и теперь в рассмотрении можно пойти дальше. «А что, если мы настолько приблизимся к воде, что погрузимся в неё и станем смотреть из-под воды вверх?» (Возможно, кто-либо из учеников такое уже проделывал). Тогда мы увидим, что крыша бассейна стала намного выше и как бы улетает ввысь по краям, как крыша китайской пагоды. «Кто-нибудь смотрел из-под воды на своего друга, стоящего над водой? Может, вы замечали, что он становится огромным, как великан, — этого даже можно испугаться…» И чем выше мы будем подниматься к поверхности воды, тем всё выше будет улетать от нас надводный мир. Насколько богатая жизнь чувств возникает при таких переживаниях! Души детей как бы пробуждаются, они непроизвольно начинают искать причину таких явлений.

Почему же всё это не описано в учебниках? Потому что это никого не интересует. А что же интересует? — Микроскоп. Но почему? Потому что он являет собой совершенно иное отношение к природе и наблюдению за природой. Это стремление к хорошему аппарату, который призван облегчить изучение природы. Что ж, с одной стороны — справедливо.

Но это стремление к хорошему аппарату создало и атомную бомбу. Роберт Оппенгеймер, создатель первой американской атомной бомбы, упавшей на Хиросиму, говорил позже: «С точки зрения физики атомная бомба была такой интересной, приятной вещью!» Интересно, что в качестве цели для бомбардировки был выбран город с наименьшим количеством культурных ценностей и наибольшим населением. Когда человек становится придатком аппарата, его очень легко использовать против других людей.

А ведь вышеописанные переживания можно сформулировать и как медитацию. «Тело падает, а его образ поднимается». Дно приближается, деформируясь в чашу, а плоская крыша улетает, стремится вверх, как пагода. Отсюда можно заключить, что свету присущи совсем иные силы, чем гравитация. Это силы левитации. Сегодня мы не видим эту часть мира, мы её просыпаем. Можно достаточно ясно представить себе тенденции будущего — преодоление гравитации и подъём к левитации. Эти полярности разнонаправленного движения великолепны. И душа хочет быть вовлечена в них.

Именно «душевная гимнастика» позволяет не удаляться от природы в исследованиях и в жизни. Поэтому просто необходимым оказывается феноменологический подход — изучение феномена во всей его полноте, а не в препарированном виде.