«Бессловесная, тёмная женщина сделалась на время поэтессой. За всю свою жизнь она не имела даже отдалённого отношения к стихам, и вот заговорила стихами. Всему виною её четырёхмесячный Санька, который лежит нагишом у неё на постели, пуская изо рта пузыри». И дальше: «Удивительно, что почти каждую мать охватывает… внезапная страсть к ритмичным, стиховым излияниям… особенно в такие часы, когда она остаётся с ребёнком одна».

Это — Чуковский. На собственном опыте убеждаюсь: возраст самовозникновения стихов — не только 17—18 лет, а и время, когда растёт твой ребёнок. Время жизни с малышом. Когда — удивительно — разговаривают цветы, поют птицы, откуда-то льётся музыка, а из тебя — стихотворные или песенные рифмы, то и дело скрашивающие повседневное общение с ребёнком. Наверное, рядом с каждой мамой — ангел поэтичного разговора.

И думается: народ создал ранний детский фольклор («исходя из своей педагогической мудрости, многолетних наблюдений», как поясняют книжные комментарии), или детский фольклор сам, не мудрствуя лукаво, естественно излился из народа? Вот ведь как происходит в жизни…

Малыша надо куда-то отвести, например, в кухню, а он сидит, чем-то увлечён. Конечно, можно быть мамой терпеливой и подождать 15—20 минут, пока он закончит. Можно быть мамой дисциплины и предупредить: «Заканчивай». А можно быть мамой вальдорфской, запеть обеденную песенку, и тогда ребенок повернется: «Каша!» — вот он уже и переключился. Ну а получается вдруг так: подаёшь свои пальцы ему в кулачки, поднимаешь на ножки — и начали: малыш впереди, мама — следом, цель — кухня:

Топ, топ,
Топ да топ!
Это кто идет?
Это что за народ?
Всё вперёд и вперед.
Это Мишенька,
Мой сынишенька.
Вот и прибыли.

В возрасте 1—1,5 лет молочное — любимая пища малыша. Кормишь ребёнка с ложечки, а сам ясно видишь мирно пасущуюся корову среди поля, яркую зелень травы, весь этот светлый, тихий пейзаж. И ощущаешь льющуюся изнутри благодарность за то, что коровушка помогает тебе кормить малыша, что пища ребёнку вкусна, — благодарность за этот дар, пришедший от такого беско­рыстного и умиротворённого мира.

И вот ложка исправно ходит туда-сюда, а из тебя рождается нечто абсолютно неспешное, причём и слова, и строчки шлифуются со временем, упрощаются:

Ой как во поле коровушка идет,
Пусто вымечко коровушка несет.
Ой как с полюшка коровушка идет,
Полно вымечко коровушка несет.
Мама Мишеньки к коровушке пошла,
Молочка Мишутке в кружке принесла.
Миша пьёт молочко да похваливает,
Да похваливает, приговаривает:
— Ой спасибо тебе, да коровушка,
Что дала ты молочка нам на донышко.

Очень много импровизаций рождается по требованию момента. Например, ребёнок лежит, а его надо поднять. И твои руки и спонтанно возникающие рифмы начинают тут же по ходу синхронно действовать.

Это что за калачи,
Как огонь, горячи?
(Пощипываю щёчки ребенка.)
Калачи, калачи,
Только что из печи.
(Поощряю его зажать в кулачках мои большие пальцы, слегка качаю его ручки вверх-вниз.)
Вот какой вышины!
(Поднимаю за ручки на ножки, вытягивая ручки вверх.)
Вот какой ширины!
(Ручки ребёнка уже в стороны, готовятся к объятиям.)
Вот как обнимаются.
(Обнимаем маму за шею.)
Мишей называются.
(Мама наконец сама обнимает ребёнка.)

Или постоянная ситуация: ребёнку совершенно не сидится при переодевании колготок. И тогда рождается то, что становится впоследствии традицией:

Тара-тарарошка,
Мишенькина ножка
Увидала кошку,
В колготку — шмыг!

На последней строчке ножка действительно ныряет в колготку. Теперь очередь за обувью, и тогда последняя строчка звучит так:

В сандалик — шмыг!

Можно ли не баловаться с ребёнком? Нет! Вот так ненароком знаменитая «Коза рогатая» и выросла у нас однажды в многосерийное произведение, которое долго объясняется, но быстро делается. Ребёнок очень любит эти щекотушки. Хочет, ждет очередного гостя. Наверное, мы сидим у тропинки, раз столько зверей проходит мимо.

Га-га-га! Кто это? Гусь!
Он щипается: кусь! кусь!
(Кисть маминой руки под прямым углом к предплечью. Четыре пальца вверху и большой внизу — голова и клюв гуся. На слова «кусь! кусь!» гусь легонько щиплет малыша.)
Му! Корова шла,
Она Мишеньку нашла.
(У маминой головы пальцы-рожки — мама бодается.)
Мимо бабочка летела,
Мишу крылышком задела. Порх!
(Кисти рук (крылья) перекрещены, тыльными сторонами обращены друг к другу, в запястьях соприкасаются. Полёт бабочки.)
Вот два козлика бежали,
Лбом ворота отпирали: буц! буц!
(На каждой руке все пальцы собраны в кулачок, указательные и мизинцы — вверх. На слова «буц! буц!» головки козликов поочерёдно толкают малыша в плечики, таким образом качая его.)
А вот ёжик ползет,
Сто иголочек везет: киль, киль!
(Пальцы обеих рук переплетены, подняты, большие пальцы — мордочка ёжика. «Киль, киль» — «иголочками» покалывают ребенка в животик.)
Мышка, мышка ползет,
Эта мышка здесь живет!
(Мамины пальцы бегут по руке ребенка вверх, на слово «здесь» щекочут под мышкой.)
Ещё мышка ползёт,
Эта мышка здесь живёт!
(То же с другой рукой.)
Гномик, гномик прибежал,
Пробежал — и убежал.
Нету!
(Мамины пальцы пробегают снизу вверх и обратно по тельцу малыша, и обе руки мамы прячутся за спину. И тут же малыш видит разведённые в недоумении мамины ладони — нету!)

«Ещеё!»

«Страсть к стихотворным излияниям…». Даже вечером, когда укладываешь ребенка спать, можешь ему порой не только спеть, но и что-нибудь рифмованное рассказать: маленькое, большое — или среднее:

Сон проходит по дорожке,
Сон заходит к нам в окошко —
В мягких тапочках неслышных,
В синем колпачке пушистом.
На подушку к нам садится,
Плащ его в ночи искрится.
Сны тихонько навевает —
Мама первой засыпает.
Ну уж нет! Ещё раз.
Сны тихонько навевает —
Мой сыночек засыпает.
Вот так хорошо.

До завтра!

Впервые опубликовано в газете «Дитина»,
1999 г.