3 глава

Николай Александрович Мерзов. – Именно это имя только что прозвучало на весь этот огромный и светлый зал. Толстые колоны и золотые люстры поражают своим могуществом и величием. Здесь сидит много важных и влиятельных людей. У каждого дорогой костюм, блестящие туфли, седые, пролысевшие и зачесанные назад волосы, немного покрасневшее от жары лицо. Свидетельством преданности и честности перед Страной является количество выглядывающих из-за воротника подбородков, длина чешущейся бирки дорогой рубашки с изображением буковки «Х» и число охранников, стоящих позади каждого кресла. И теперь под аплодисменты и поздравления всех этих людей, он двигается в сторону трибуны. Дойдя до нее, он удостаивается чести пожать руку самому Ему.           

– Николай Александрович, я награждаю вас этим орденом за большие заслуги перед нашей страной. Вы смелый человек и поступили так, как и должны были. – Он чувствует, как где-то в районе бьющегося сердца прокалывается плотная ткань пиджака и машинально тянет ладонь для рукопожатия.

Но вдруг все резко меняется. Свет в помещении перестает быть приятным, он начитает больно и резко бить в глаза. Протянутая Мерзову рука ему отвратительна. Она жирная, скользкая и вязкая. Он хочет высвободить свою пятерню, но его кисть крепко сжата. Тогда он обращает взор, полный мольбы и беспомощности, к людям в креслах, надеясь, что хотя бы они смогут ему помочь, но обнаруживает, что, кроме яркого света, его глаз ничего не воспринимает.

Мерзов очнулся в холодном поту. Сердце его бешено колотилось. Он тут же моргнул пару раз и огляделся, чтобы убедиться в том, что слепота ему только приснилась. В комнате было еще темно. Часы на тумбе показывали 3:47. Николай Александрович сходил на кухню и выпил стакан воды, потому что в горле у него совсем пересохло. Вернувшись в кровать и укрывшись одеялом, он надеялся, что подобные кошмары его больше не потревожат.

Проснулся Мерзов от громкого гудка за окном. Очевидно, субботний мусоровоз тщетно пытался выбраться из лабиринта узких дворов. Николай Алесандрович несколько секунд пролежал неподвижно, глядя в пожелтевший потолок, украшенный узорами старости. Потом гладя лицом подушку, перевернулся на левый бок, чтобы узнать время.

– Уже половина одиннадцатого! Хорошо, что сегодня суббота, у меня не так много дел.

Мерзов лениво потянулся, встал с кровати, раздвинул занавески, злобно зажмурившись от яркого света, льющегося из окна, и пошел в ванную умыться. После вчерашнего дня и прошедшей ночи он чувствовал себя разбито. Множество мыслей в хаотичном порядке носились у него голове, и ни за одну он не мог уцепиться.

Сварив кофе и приготовив мюсли, Николай Александрович сел завтракать. Он хотел включить телевизор, но настроение было настолько паршивым, что даже новости не хотелось слушать. То ли из-за утреннего недостатка никотина, то ли на фоне нервных мыслей и переживаний Николай Александрович проснулся скучающим и раздражительным. После завтрака ничего не хотелось делать, но бездействие было еще более невыносимым, особенно для человека, привыкшего много работать. Проведя дома еще какое-то время, Мерзов решился на крайние меры: он стал собираться на прогулку.

Выходил из дому, а, тем более, гулял по выходным он очень редко. Как мы уже знаем, Николай Александрович был человеком замкнутым, поэтому и не любил большое количество людей, аттракционы и праздничное настроение, которых в выходные дни было полно на улицах города. Он предпочитал псевдо веселью более полезное времяпрепровождение – чтение книг, газет, новостей. Также по выходным Мерзов часто устраивал генеральную уборку. Но сегодняшний день обещал быть настолько скучным и тягостным, что он решил изменить традициям.

Выйдя на улицу, Николай Александрович направился в сторону ближайшего метро. Общественный транспорт был сущим адом для Мерзова, но ничего нельзя было поделать: тратить деньги на такси он не видел никакого смысла, а иных способов добраться до центра особо не представлялось. Итак, отмучавшись несколько остановок, Николай Александрович поднялся по эскалатору и под щелканье стеклянных дверей, вышел на улицу. Холодный, уже почти зимний воздух обдал его лицо. Конечного пункта своей прогулки Мерзов не имел, поэтому предпочёл подъему спуск. Унесенный мыслями, он двинулся вниз по бульвару под гул сигналящих авто.

Справа проплывали дешевые вывески круглосуточных гастрономов, возле которых ближе к вечеру собирался весь местный каллорит. Шум тысячи моторов, возгласы рекламщиков, сующих всем встречным подарочные сертификаты и скидки, напечатанные на дешевой бумаге, веселые и непривычно-громкие завлекания из вагончиков фаст-фуда гражданами южных стран, чьи биографии всегда кажутся трагичными, но никогда не воспринимаются всерьез, все время куда-то спешащие люди, и все это под слоем солено-противной вони, состоящей из тысячи разных запахов. Приблизительно так выглядел центр города в выходные дни. Внизу, вдали, за десятками рядов сверкающих иномарок, загорающих под ноябрьским солнцем, виднелся золотой маяк очередной церкви. Его вид так выделялся из окружающего святыню серого сквера, что невольно вызывал восхищение.

Николай Александрович шел, опустив голову. Пепел с безнадёжно тлеющей сигареты бесследно исчезал позади Мерзова под подошвами случайных прохожих. Вокруг бегали, смеялись и толкались, а он все шел и думал.

Странная штука мысли. Ты их перебираешь одна за другой, уделяешь им столько внимания, пытаешься в них разобраться, а они в ответ ведут себя иногда так подло! Одна иной раз может тебя искусно увлечь за собой и, воспользовавшись твоим доверием, довести до истерики или отчаянья. Другая, как только ты за нее ухватишься, резко вырвется и оставит тебя одного с противным чувством недосказанности. Неконтролируемый поток мыслей напуганного человека – коварная вещь…

Николай Александрович и дальше бы шел по разобранной мостовой, спотыкаясь и никого не замечая, если бы его не прервало незначительное обстоятельство. Проходя мимо поворота в старый дворик, Мерзов вдруг с кем-то столкнулся.

– Эй, дядечка, ты хоть иногда по сторонам бы смотрел, а то ведь зашибут! – на Николая Александровича весело смотрел высокий, худощавый и немного сутулый молодой человек. Волосы у него были светлыми и беспорядочно взъерошенными. Глаза бегали из стороны в сторону. Он был немного странно одет. Худые плечи покрывала затертая кожаная куртка, под ней выступала наружу наполовину расстегнутая клетчатая рубашка. Штаны были темно-коричневого цвета, испачканные мелом. Они неопрятно свисали почти до пола широкими прямыми трубами. На ногах были надеты незашнурованные ботинки.

– Ой, извините ради бога, я просто немного задумался…

– Еще один! Да что вы все заладили со своим «ради бога»? Ты библию то хоть читал?! Задумался… Подумать – это всегда полезно! Я вот иногда могу долго думать, прям часами. Сидишь, ничего не делаешь и только думаешь. Иногда до такого дохожу, что трактаты по философии писать можно. И ты знаешь, я бы даже писал, да лень мне, – парень задумался на какое-то время, что-то тихо бормоча себе под нос. – Слушай, а может пойдем вместе подумаем?

– Молодой человек, как же это так? Мы же с вами не знакомы даже. Да и вообще…

– Меня Ваня зовут. Вот считай и познакомились. Пойдем, а? А то тоска такая – жуть просто.

– Да нет, ну что вы, о чем разговор? Так не принято, я не пойду!

– Ой, да ладно тебе, заладил. Я по глазам вижу, что согласен. Ну, пойдем?

Мерзов по своей натуре не часто был сам с собой откровенен, но сейчас он ясно понимал, что идти ему особо некуда. Да и этот парень показался ему странным, но зато необычным. С таким можно и поговорить, хоть и делал это Николай Александрович исключительно редко. Увидев в глазах собеседника малейшие сомнения и раздумья, Иван схватил Мерзова за плечо и побрел нетвердым шагом во двор.

За спиной шумела улица. Они шли навстречу невысокому, обваливающемуся кирпичному дому. То, что раньше было оконными проемами, безнадежно размякло под давлением времени – их форма напоминала скорее угловатый овал, нежели геометрический прямоугольник. Фасад предпоследнего этажа был практически весь запачкан вязкой копотью, оставшейся гнить после пожара. Среди высокой травы, которой зарос дом, валялся мусор. Складывалось впечатление, что они пришли на самую обыкновенную свалку. Николай Александрович даже глотнул какого-то неприятного запаха.

Но за углом дома его ждала совершенно другая картина. Ощущение старости и безлюдности сразу пропало. На месте одного из окон первого этажа была массивная пробоина, в глубине которой мерцал желтый огонь. Вокруг костра развалилось несколько фигур, некоторые с гитарами в руках. Увидев столько незнакомых ему людей, Мерзов, немного растерявшись, остановился.

– Нет, Иван, послушайте, я, наверное, право, пойду. У вас тут какая-то своя компания, не буду мешать. Мало ли чем вы тут еще занимаетесь

– Ты посмотри на него, какой правильный выискался! Может ты еще в полицию позвонишь, пожалуешься? – Ваня щурился от яркого света, и поэтому не заметил мимолетную тревогу и стыд в глазах Николая Александровича. – Ну не делается же так, уже пришли! Все будет хорошо, не парься, я тебя со всеми ребятами познакомлю, классно время проведем. Ну?

Мерзов был повержен. Простота молодого парня и внутреннее беспокойство перевесили чащу весов, и Николай Александрович покорно поплелся вслед за Иваном внутрь пещеры.

– Здравствуйте, мои дорогие. Вот, познакомьтесь, это … – медленно разворачиваясь к стоящему за спиной Мерзову, Ваня расплылся в улыбке. – Вот это я учудил! – он закатился звонким смехом. – Вы представляете, столкнулся с ним на улице, позвал к нам, а спросить имя – забыл!

Ни на кого эта забавная мелочь особого впечатления не произвела, поэтому успокоившись, Иван стал театрально извиняться.

– Прости меня, добрый незнакомец, как величать тебя нам стоит?

– Иван, послушайте, не нужно. Не нужно этих издевок и фамильярности. Зовут меня Николай Александрович.

– Да ладно тебе, Коль, я ж просто пошутил. Погнали, покажу, что и где у нас тут есть.

Мерзов шел вслед за Ваней, вполуха слушая его бессвязные истории. Они менялись и перемешивались в нетрезвой голове по щелчку пальцев, и всю эту белиберду Ваня тут же вываливал Николаю Александровичу. За пять минут брождений по полосатым кирпичным коридорам, Николай Александрович узнал, чем именно отличаются акустическая и классическая гитары, и почему на последнюю нельзя поставить металлические струны. Также в Ванином бормотании он разобрал, что у того есть мечта прокатиться в черном лимузине как настоящая рок-звезда.

Иногда по пути им попадались какие-то люди. Каждому Иван представлял Мерзова, иногда, правда, путая его имя. Люди там были совершенно разные: от бледных доходяг, до прилично одетых аристократов. Они сидели, курили и общались, не обременяясь невыносимой сущностью бытия.

– Иван, простите мне мое любопытство и позвольте поинтересоваться, почему все вас называют Игнатом? Это имя какое-то двойное?

– Да нет, ты че, какое двойное имя? Зовут меня Иван, а Игнат – кличка, потому что Игнатьев. У меня и с отчеством смешная история получилась. Батя мой уродом оказался, меня с мамкой бросил, когда я еще совсем мелкий был. Ну, раз он хреновый человек, че я его каждый раз вспоминать буду? Вот и хожу без отчества, забыл даже его, наверное.

Всю эту историю Иван Игнатьев, на удивление Мерзова, рассказал широко улыбаясь. 

– Ты чего загрустил так? История то обыкновенная самая.

Они снова вернулись в комнату с костром. Там Николай Александрович еще несколько раз вежливо, но настойчиво отказался выпить со всеми присутствующими. В отличие от последнего, Ваня за милую душу опрокидывал рюмку за рюмкой, с каждой последующей становясь все грустнее, но не переставая говорить о высоком и прекрасном.

– Иван, а если не секрет, по какому поводу вы здесь все собрались и столь бурно веселитесь?

Ваня весь просиял.

– А тебе что, Коль, какой-то особенный повод нужен, чтобы с друзьями увидеться и повеселиться? Ну, ты даешь! Нет, а если серьезно, то сегодня и правда есть один повод – мы нашего дружбана Серегу Колпака хороним.

Мерзов опешил и чуть не поперхнулся.

– Как хороните?! Здесь?! Сейчас?!

– Ну да, а чего здесь такого? – Игнат улыбался. – А, елки палки, я же забыл, что ты из этих. Ну, тогда пойдем, покажу, как хоронят друзей веселые ребята.

Вопреки ожиданиям Николая Александровича, они не стали снова бродить по дому, а просто отошли в один из углов комнаты.

– Ну, а это, так сказать, виновник торжества.

Мерзов увидел перед собой лежащего человека в гробу. Лицо его было разукрашенным, но сквозь краски и разноцветные фломастеры были немного видны ссадины и синяки.

– Ну и рожица у него, скажи! Я его с таким тупым выражением лица никогда в жизни не видел, а он решил с ним помереть, – Игнат залился смехом.

– Но как же так?! Я не понимаю, – лицо Николая Александровича было полно удивления и ужаса. – Он же ваш друг? Он умер, а вы так бесцеремонно с ним обходитесь.

– Да расслабься ты! Серега, если б кто-то из наших отъехал, вел бы себя точно так же. У нас так просто принято, – с этими словами Ваня перевернул бутылку с водкой над лицом мертвого Сергея Колпакова. Содержимое полилось на раскрашенную физиономию. – Держи, родной, выпей со мной последний раз.

Иван Игнатьев сделал несколько жадных глотков. Оторвавшись от горлышка, он скривился и изобразил улыбку на лице. Мерзов стоял в оцепенении. Всё это казалось ему таким странным и зверским, что он не знал, как реагировать и что говорить. Ваня прочитал состояние Николая Александровича по его лицу.

– Нет уж, слушай, дорогой мой, так дело точно не пойдет. Ты своей кислой рожей нам все проводы испортишь. Пойдем-ка мы с тобой немного накатим, тебе настроение поднимем, да и Серегу помянем.

Мерзов даже не стал сопротивляться – настолько все вокруг было нереальным.